Скачать игру Ключ к игре. размер – Мбайт Инструкция по удалению. Вы можете скачать без регистрации полную версию игры «Охотники за Снарком. На всех парах» на свой ПК. Получить ключ к. Охота на Снарка. Агония в восьми воплях — Льюис Кэрролл, поэма. Перевод: Григорий Кружков/5(51).
Обложка первого издания «Охоты на Снарка» г. Рубрика «Параллельные переводы Льюиса Кэрролла». Из книги Д. Падни «Льюис Кэрролл и его мир», Харитонова и Е. Сквайрс , М: Радуга, Фантазия творца Бармаглота не оскудевала — вариацией на эту тему стала «Охота на Снарка»: место действия «Снарка», по словам Кэрролла, — «остров, который часто посещали Джубджуб и Брандашмыг, несомненно, тот самый, где был убит Бармаглот».
Должно быть, ни одну поэму не разбирали столь часто, как эту. Но столь велики ее достоинства, что никакой анализ не в силах ей повредить — она не утрачивает ни увлекательности, ни очарования цельности и толкует решительно обо всем на свете. В свое время он рассказал о «золотом полудне», подарившем миру первую книгу об Алисе, — теперь восхищенной публике сообщались обстоятельства появления на свет «Снарка»:.
Я не понимал ее смысла — да и теперь не понимаю, — но я записал ее. А спустя некоторое время возникла строфа, в которой та строчка оказалась последней. И постепенно, в самые неожиданные моменты, в течение года или двух, по отдельным строчкам сложилась вся поэма, в которой та строфа стала последней».
Достопамятная прогулка состоялась июльским днем года в Гилдфорде. С тех пор по его предполагаемому маршруту совершаются паломничества. Он превратил в литературную легенду один из тех моментов вдохновения, что у каждого поэта предшествуют рождению нового стихотворения — но не каждый столь подробно в них отчитывается.
Покуда поэма «складывалась по отдельным строкам», Кэрролл уже задумывался об иллюстрациях, которые он неизменно считал sine qua non лат. На этот раз он выбрал Генри Холидея, известного живописца, скульптора, автора церковных витражей его репродукции к «Данте и Беатриче» пользовались громадным успехом.
Познакомились они четыре года назад в Оксфорде, где Холидей расписывал церковный фриз, а в январе того года, когда писался «Снарк», Кэрролл навестил художника дома, в Хэмпстеде. Холидей «показал рисунки, которые делает для меня наброски композиций с двумя обнаженными детьми — для моих фотографий с натуры , они оказались превосходными».
Запись на следующий день: «Поделился с Холидеем мыслью, подсказанной его рисунками: что он мог бы проиллюстрировать мою детскую книгу. Если бы еще его манере был присущ гротеск — о лучшем не пришлось бы и мечтать: изящество и красота его рисунков вполне могут, по-моему, соперничать с искусством Теннила».
Написав три «приступа» «Снарка», рассказывает Холидей, Кэрролл «предложил мне нарисовать к ним иллюстрации, объяснив, что со временем их можно будет дать в книге, которую он задумал, но, поскольку последняя выйдет не скоро, он предполагает для начала напечатать часть поэмы для узкого круга друзей.
Пока я возился с этими иллюстрациями, он прислал четвертый «приступ», прося сделать и к нему рисунок; вскоре последовал пятый с той же просьбой, за ним шестой, седьмой и восьмой. Он не был тогда занят никакой другой работой и поэтому его воображение не знало удержу; наконец «мучение» намного превзошло первоначальный замысел, и мистер Доджсон решил поставить точку и напечатать поэму как есть…».
Холидей «ничтоже сумняшеся сотворил собственного Буджума» и, гордясь собой, рискнул показать его автору. Однако Кэрролл в принципе отклонил всякую попытку изобразить Буджума. Он объяснил Холидею, что Буджум невообразим и таковым должен остаться.
Творение Холидея он назвал «восхитительным чудищем», но забраковал без колебаний. Холидей сохранил рисунок и позднее продал Фокнеру Мэдану, соредактору «Справочника по Льюису Кэрроллу». Читавшему поэму достаточно взглянуть на рисунок, чтобы убедиться в правоте Кэрролла.
Это лишнее свидетельство тому, что как истинный поэт Кэрролл нуждался в иллюстраторе, а не в истолкователе. Он вообще избегал каких бы то ни было толкований своей поэмы — философских, социологических, религиозных, политических.
Интеллектуал, математик, сочинитель ребусов, он мог бы и сам предложить ее толкование, однако он утверждал: эта поэма — «бессмыслица», нонсенс. Все его знания, убеждения и сомнения воплотились в этой «бессмыслице», В художественной реальности, созданной в минуту вдохновения, и прежде не баловавшего его своими посещениями, а тогда явившегося, пожалуй, в последний раз.
И эта поэма, как водится, была вдохновлена дружбой с «маленькой босоногой девчонкой в матросской фуфайке, прибегавшей ко мне в дом прямо с моря». Ее звали Гертруда Чаттэвей. Кэрролл жил в местечке Сэндаун на острове Уайт, когда восьмилетняя Гертруда, отдыхавшая там же с родителями, обратила на него внимание: «По соседству жил пожилой господин — мне он, по крайней мере, казался пожилым, — и он чрезвычайно заинтересовал меня.
Бывало, он выходил на балкон, примыкавший к нашему, и, откинув голову, принюхивался к морскому воздуху, потом сходил по ступенькам к пляжу, все так же задрав подбородок и вдыхая свежий ветерок, словно не мог надышаться. Не знаю, почему это возбуждало во мне такое острое любопытство, но прекрасно помню, что стоило мне услышать его шаги, как я неслась вон, чтобы увидеть его, а когда он однажды заговорил со мной, моему счастью не было предела.
Так мы подружились, и скоро я знала его дом не хуже своего. Как все дети, я любила сказки и чудеса, и его дар рассказчика, естественно, завораживал меня. Мы часами просиживали на деревянных ступеньках, ведущих от нашего сада к пляжу, и он рассказывал мне прелестнейшие сказки, попутно рисуя карандашом картинки к самым интересным местам».
В то лето — еще одно золотое лето — Гертруда произвела на Кэрролла столь сильное впечатление, что он посвятил ей «Охоту на Снарка» и к концу первого месяца их знакомства сочинил акростих. До выхода книги оставались считанные месяцы, а страданиям Холидея не видно было конца.
Его эскиз обложки был отвергнут. А через три дня Кэрролл внес неоценимый вклад в книгоиздательское дело. Книга в то время выходила из типографии в обертке из простой бумаги. Кэрролл распорядился, чтобы на корешке и на лицевой стороне обертки были напечатаны ее название и имя автора.
Иными словами, Кэрролл «изобрел» современную суперобложку. Выпуск в свет «Охоты на Снарка» он хотел подгадать к 1 апреля года — «самому подходящему дню для ее появления, правда». Книга вышла несколькими днями раньше, оставив критику равнодушной, хотя общий тираж «Алисы в Стране Чудес» насчитывал к тому времени 49 тысяч экземпляров, а тираж «Алисы в Зазеркалье» подбирался к 38 тысячам.
В день ее выхода Кэрролл просидел шесть часов в конторе издательства, надписывая восемьдесят дарственных экземпляров. Он трудился не разгибая спины, потому что некоторые надписи сделаны акростихами. Некоторые дети в нем так и не разобрались. Ты, конечно, знаешь, кто такой Снарк?
Если знаешь, то скажи мне, потому что я не имею о нем никакого представления. И напиши, какие картинки тебе больше всего понравились». У Кэрролла было отличное коммерческое чутье. В начале следующего года он писал издателям: «Как расходился «Снарк» на рождество. Мне кажется, это более верный показатель, чем продажа книги сразу по выходе.
Не знаю, что и думать: успех это или провал. Некоторые утверждают, что детям книга нравится…» В течение последующих шести лет книга разошлась в 18 тысячах экземплярах, а к году выдержала 17 изданий. Как можно объяснить то, чего не понимаешь сам?
В году, спустя двадцать лет после напечатания поэмы, он снова пишет:. Боюсь, мне нужен был не смысл, а бессмыслица. Однако, как вы знаете, слова означают больше, нежели мы полагаем, пользуясь ими, и поэтому книга должна означать нечто большее, чем рассчитывал сказать автор.
Поэтому, какой бы смысл ни находили в книге, я его приветствую — в этом ее назначение». Отрывки из книги Н. Демуровой «Льюис Кэрролл» серия «Жизнь замечательных людей», издательство «Молодая гвардия», :. Пять лет — отделяют выход в свет «Алисы в Зазеркалье» от публикации завершающей знаменитую трилогию нонсенса поэмы «Охота на Снарка».
В эти годы преподобный Чарлз Латвидж Доджсон ведет размеренную, уединенную жизнь оксфордского преподавателя, почти всё свое время отдавая чтению лекций и изучению столь любимого им Евклида и лишь изредка, как можно предположить, посмеиваясь над литературными выходками Льюиса Кэрролла.
В году происходит событие, глубоко потрясшее Кэрролла: при нелепых обстоятельствах погибает его дядя по материнской линии Роберт Уилфред Скеффингтон Латвидж, в честь которого Чарлз получил свое второе имя, событие, по мнению современных исследователей, возможно, существенным образом повлиявшее на содержание поэмы «Охота на Снарка».
В году еще одно трагическое обстоятельство приводит Кэрролла в Гилфорд: он принимает на себя заботы по уходу за умирающим от чахотки летним крестником и племянником Чарлзом Уилкоксом. Именно этот год отмечен в жизни Кэрролла датой не менее значительной, чем 4 июля года.
В такой же июльский день го числа он, утомленный бессонной ночью, проведенной у постели крестника, отправился на прогулку. Позднее в своей статье «Алиса на сцене» Кэрролл сделал запись об этой знаменательной прогулке:.
Я не знал тогда, что она означает, как не знаю этого и теперь, но я записал ее, а в какой-то момент позже сложилось и всё четверостишие, в котором та строчка стала последней. И так постепенно в течение года или двух по кусочкам сложилась вся поэма, в которой первоначальная строфа оказалась последней».
Первое упоминание о поэме появляется в дневнике Кэрролла 23 ноября года. В этот день он показал Рёскину несколько рисунков, сделанных Холидеем, которые должны были стать иллюстрациями к книге. Рёскину наброски не понравились, и он пытался убедить Кэрролла, что этот художник не сможет должным образом проиллюстрировать поэму.
Такой отзыв поверг автора в уныние. Кэрролл познакомился с Холидеем в году. Вот как сам художник описывает в автобиографии их первую встречу:. Доджсон зашел, чтобы встретиться со мной и взглянуть на мои работы в компании одного нашего общего друга.
Мы сразу же стали друзьями и оставались таковыми до самой его смерти. Он был близким другом доктора Китчина и его семьи и разделял мое восхищение их прелестной маленькой дочкой. Он часто ее фотографировал, пока она не стала взрослой.
Девочку звали Александра, в честь ее крестной королевы Александры, но так как имя было слишком длинным, в семье ее звали Экси. Она замечательно позировала, и когда Доджсон спросил меня, в чем ключ к совершенной фотографии, я не знал, что ответить. Посадите Экси перед линзами — и фотография получится совершенно эксиклюзивной!
У меня есть собрание ее портретов, все они замечательны». Холидей, известный лондонский художник и скульптор, ставший впоследствии выдающимся мастером витражного рисунка, испытал влияние прерафаэлитов, и наиболее значительной его работой принято считать «Данте и Беатриче» Кэрролл думал о нем как о возможном иллюстраторе своих книг еще со времени их знакомства, делая оговорку: «…если только он способен изобразить гротеск».
Гарднер в «Аннотированном Снарке» задается вопросом, насколько хорошо тот, будучи приверженцем классических традиций, справился с «гротескными» иллюстрациями, и, отвечая на него, охотно соглашается с Рёскином, считавшим, что Холидей уступает Тенниелу: «…рисунки Холидея абсолютно реалистичны, если не считать непропорционально увеличенных голов и слегка сюрреалистических черт, которые навеяны в меньшей степени воображением художника, чем сюрреалистическим содержанием самой поэмы».
О «реализме» Холидея можно спорить, но в гротесковости он вряд ли уступает будущим иллюстраторам «Снарка» Питеру Ньюэллу, прославленному Мервину Пику, знаменитой создательнице Муми-троллей Туве Янссон. Их рисунки, может быть, чуть более «детские», но назвать их «более сюрреалистическими» нельзя никак!
Превзойти Холидея по части сюрреализма смогли, что, заметим, совсем неудивительно, только сюрреалисты, для которых «Снарк» явился одним из манифестов их движения.
Рубрика «Параллельные переводы Льюиса Кэрролла». Генри Холидея. От переводчика Михаила Пухова :. В предвидении столь неприятного исхода не буду хотя бы и мог с возмущением ссылаться на другие свои произведения, чтобы доказать, что не способен на такого рода поступки; не буду хотя бы и мог говорить о выдающихся моральных достоинствах поэмы, о затронутых в ней проблемах арифметики и некоторых естественно-исторических наук; вместо этого я просто поясню, как обстояло дело.
Благозвон, болезненно педантичный в вопросах внутреннего распорядка, обычно раз-два в неделю распоряжался снимать бушприт, чтобы заново покрыть его лаком. И неоднократно случалось, что, когда приходило время устанавливать эту деталь на место, никто н борту уже не помнил, с какого конца судна ее следут вставлять.
Все знали, что обращаться по этому поводу к самоу Благозвону бесполезно, ибо тот в ответ обзательно сослался бы на «Морской кодекс» и воодушевленно процитировал «Инструкции Адмиралтейства», уяснить до конца которые никому пока что не удавалось. Кончалось, как правило, тем, что бушприт вставляли куда попало, в том числе и поперек руля.
Рулевой наблюдал за действом со слезами на глазах — он-то знал, что это неправильно, но… Параграф 42 «Кодекса»: «Никому не дозволяется обращаться к Рулевому» — Благозвон дополнил словами «… и Рулевому не дозволяется обращаться к кому бы то ни было». Поэтому невозможно было ни возражать, ни управлять судном до очередной запланированной лакировки.
В таких несколько обескураживающих условиях корабль чаще всего перемещался встречным курсом, то есть задом наперед». Примерно так разъяснял Льюис Кэрролл непонятные места из своей знаменитой «Охоты на Снарка», написанной чуть более века назад.
Многочисленные комментаторы продвинулись в толковании поэмы значительно дальше, однако трактовки эти весьма разноречивы и подчас диаметрально противоположны. С учетом специфики рубрики «КЛФ» уместно предположить, например, и такую: в поэме в символической форме изображен… поиск внеземных цивилизаций!
В рамках столь новаторского толкования легко объясняется, скажем, непосильный для большинства комментаторов момент: прозвища персонажей Л. Кэрролла начинаются одинаково с буквы «Б». Но ведь и профессии ученых, ведущих поиск ВЦ, также начинаются одинаково — с приставки «ксено» или «экзо» ксенобиолог, экзолингвист и т.
И совершенно излишне упоминать, что никто пока не знает, чего нам ждать от этих самых ВЦ — всяческих благ или неисчислимых бедствий. Прямое отношение к фантастике имеет и вполне тралиционное толкование: «охота на Снарка» — одна из курьезнейших в мировой истории антиутопий….
В отличие от «Алисы» и других произведений в «Снарке» Льюис Кэрролл почти не пользуется своим излюбленным средством — разнообразными неологизмами, а когда они и встречаются, то позаимствованы из все той же «Алисы», вернее, из небольшой баллады «Джаббервоки» Jabberwocky — К. Единстенное исключение — имя самого объекта охоты.
Это слово-«бумажник», сложенное из английских «snake» змея и «shark» акула. Русский язык вполне допускает подобные нововведения — например, В. Орел, опубликовавший отрывки из перевода поэмы в «Иностранной литературе», предложил остроумную замену — «змерь» «змей» плюс «зверь». Однако, учитывая, что слово «Снарк» прочно вошло во многие иностранные языки, в том числе и русский, мы в предлагаемой версии предпочли ничего нового не выдумывать.
Предисловия переводчика Андрея Москотельникова :. Для своего труда переводчик заимствовал название известной книги Мартина Гарднера. Последнему принадлежат два критических издания наиболее известных и цитируемых сочинений Льюиса Кэрролла: «Аннотированная Алиса» и «Аннотированный Снарк».
Однако если «Аннотированная Алиса» давно признана классикой кэрролловедения XX века, то значение «Аннотированного Снарка» ничтожно. Тому были объективные причины. Во-первых, в отличие от «Алисы», в «Охоте на Снарка» практически нет реалий, связанных с жизнью Кэрролла в Оксфорде, которые легко поддавались бы расшифровке и возбуждали живейший интерес поклонников творчества Кэрролла.
Несомненно, поэма автобиографична, но в несколько специфическом смысле. Во-вторых, опять же в отличие от «Алисы», в «Охоте» нет и ничего, что заинтересовало бы специально представителя точных наук как математик Мартин Гарднер. Философские аллюзии начала прошлого века, которые Гарднер пытается навязать своим читателям, лишь подчёркивают бессилие издателя сказать что-либо по существу.
И если теперь переводчик может на самом деле указать область науки, которой поэма служит в качестве своего рода иллюстрации, то Гарднера винить совершенно не за что: данная наука обрела полную научную мощь только во второй половине столетия. И в-третьих, все попытки интерпретации текста велись без подлинно глубокого проникновения в его суть, которая раскрывалась исследователями и почитателями на всём протяжении XX века.
Всё вышесказанное касается и принципов перевода. Нельза сказать, что предыдущие переводы поэмы на русский язык были адекватными, поскольку переводчики не только не были в курсе достижений кэрролловедения, но чаще всего и не интересовались ими.
Недоступность источников частично их извиняет. В эпоху Интернета дело поправилось, чем и воспользовался автор настоящего перевода, чтобы предложить русскоязычному читателю «критический» текст. Из своих предшественников переводчик хочет выделить Михаила Пухова, чей перевод, опубликованный первоначально в журнале «Техника-молодёжи», полностью соответствует оригиналу по духу и тону.
Перевод Евгения Клюева в «Аннотированном Снарке — 2» будет отмечен особо. Знаменит перевод Григория Кружкова, грешащий чисто кружковской «лихостью». Перевод Леонида Яхнина принижен до восприятия детьми самого младшего возраста, как это восприятие понимает Яхнин; он балагурит и улюлюкает.
Между тем «Охота на Снарка» — очень серьёзный текст, достаточно только вспомнить, что именно послужило толчком для его написания. Разумеется, это не значит, что в тексте полностью отсутствует шутовство, но оно уравновешивается трагизмом.
Причём трагична отнюдь не участь Булочника; наоборот, Булочнику принадлежит великое будущее. Но что станется с остальными? На эту тему переводчик выскажется в специальной статье «Накануне вторжения вещей». В первом разделе секции переводов нашего Форума был задан вопрос о «сбоях» в ритме английского подлинника — нужно ли их сглаживать.
Автор нижеследующего перевода ответил на этот вопрос в том смысле, что такие сбои при классических строфике и стихотворном размере сглаживать нужно, поскольку английским ухом они на самом деле не воспринимаются как сбои, а русскому уху непривычны.
То же касается некоторых других европейских языков, например, итальянского. Стоит сравнить переводы сонетов Петрарки, выполненные Мандельштамом покажется, что там полно сбоев, на самом же деле эти переводы, как и оригиналы, требуют при чтении иного дыхания — они близки к чистой силлабике и другими советскими переводчиками, сглаживающими стих до классической русской силлабо-тоники.
То же в отношении переводов «Божественной комедии», выполненных, соответственно, Илюшиным и Лозинским. Ниже читателям предлагается перевод кэрролловского стихотворения года Кэрроллу — 21 год , написанного, кажется, без отступления от правил английского стихосложения.
Может показаться, что перевод не сглажен, но это не так; если бы перевод был сделан «в лоб», чтение его удовольствия бы не доставило. Ритм в настоящем случае сломан обдуманно, хоть и соответственно оригиналу, и переводчик надеется, что не погрешил против художественности и законов родного поэтического языка.
А последние строфы в самом деле написаны иным размером ускоренного темпа. К чему эти замечания здесь? Дело в том, что «Охота на Снарка» в оригинале звучит примерно так же. Как она могла бы звучать по-русски, если бы переводчик руководствовался изложенной выше тактикой, можно представить себе по отдельным местам перевода Евгения Клюева, напечатанного, например, в книге «Целый том чепухи» к сожалению, не могу назвать издательства , и перенесённого в другую его книгу, ссылку на которую читатель найдёт в «Аннотированном Снарке — 2».
Но у автора нижеследующего перевода сложилось впечатление, что в таких случаях Клюев следовал ритмике оригинала слишком слепо и не проверял на слух. Во всяком случае, неравносложные строки в переводе поэмы необходимы. Из предисловия А. Москотельникова к изданию своих переводов Л.
Кэрролла :. Отечественному читателю, несомненно, известно, хотя бы понаслышке, что Кэрролл написал некую книгу под названием «Математические курьёзы». Между тем перевод слова curiosa как «курьёзы» ошибочен; он настраивает отечественного читателя на совершенно фальшивый лад, ибо на языке оригинала т.
На самом деле перу Чарльза Лютвиджа Доджсона принадлежат три книги под названием «Curiosa Mathematica», помеченные им, соответственно, как части I, II и III, из которых только первые две были завершены и опубликованы, только вторая переведена на русский язык, и ни одна не рассматривалась автором в качестве «курьёза».
Составитель настоящего сборника из трёх поэм отважился заимствовать это словечко «Curiosa» в его первоначальном значении, отчего оно и оставлено без перевода. Этому имеется объяснение. Уже первая из предлагаемых читателю поэм, «Фантасмагория», посвящена предмету, действительно вызывавшему пытливый интерес как у Кэрролла, так и у его современников.
Здесь добавим лишь следующее. От последующих из включённых в настоящий триптих поэм о таинственном и загадочном «Фантасмагория» отличается тем, что она — поэма всецело шуточная её одну и можно было бы обозначить русским словом «курьёз».
Однако она и схожа с ними. Действие поэмы прекращается при открытии ошибки, вызванной неаккуратностью действия и успокоением от мнимого достижения результата. Две последующие поэмы словно бы развивают эту тему. Но «Охота на Снарка» лишь по видимости может быть причислена к «курьезам» вместо curiosa, и столь же неестественно причислять её к некоему жанру под названием «нонсенс».
Остановимся на этом подробнее. До самого последнего времени, а иногда и ныне, «Охота на Снарка» считается вершиной нонсенса «литературной бессмыслицы» вообще; даже Эдвард Лир по сравнению с Кэрроллом в этом отношении несколько принижен.
Но слишком очевидно, что то, чему подыскали название «нонсенс», различно в отношении Матушки Гусыни, Эдварда Лира и Льюиса Кэрролла, хотя это что-то схожее и даже, вероятно, общее по способу происхождения. Как же было нонсенс определить?
Разумеется, потуги культурологов принесли плод: природа нонсенса была более или менее успешно вскрыта; она оказалась составной. Опуская промежуточные стадии, изложим выводы. Ровно в середине века г. Вкратце вывод Сьюэлл таков: нонсенс — это игра между читателем и автором, заключающаяся в построении собственного мира, не отвергающая причинно-следственные связи и проходящая по своим собственным законам.
Сьюэлл разъясняет также, чем нонсенс не является. Не является он чистой бессмыслицей, видом поэзии, фокусом или имитацией сна. Более конкретно определил нонсенс Майкл Холквист в книге «Что такое Буджум: Нонсенс и модернизм» : «Нонсенс — это игра с одним лишь порядком. Эффект достигается не противопоставлением порядка и беспорядочности, но противопоставлением одной системы порядка другой системе порядка, каждая из которых в себе самой обладает логикой, но не может заключаться в другой системе порядка».
Впоследствии у нонсенса вскрылись новые аспекты, о которых также знала Элизабет Сьюэлл: да, игра между читателем и автором, но если нонсенс разрывает отсылочные связи между словами, он превращается в игру также между персонажами данного текста. В диссертации на степень доктора философии по специальности «Английский язык и литература» «Синаптические Буджумы: Льюис Кэрролл, лингвистический нонсенс и киберпанк» Дженифер Келсо Фаррелл красиво подытоживает: «Нонсенс как литературный приём есть игра между читателем и автором, между персонажем и читателем и между персонажем и автором».
Все вышеназванные исследователи провели тщательный анализ кэрролловских текстов как с сюжетной стороны, так и со стороны использованных литературных приёмов. В указанных трудах заключены интереснейшие наблюдения и догадки, и тем не менее посмеем сказать, что конечные выводы грешат совершенно недостаточной смысловой наполненностью.
Что это так, мы постепенно покажем на примере нашего собственного, мотивного, анализа «Охоты на Снарка», данного ниже в этом предисловии, а затем в примечаниях к переводу. После включения «Охоты» в контекст творчества Кэрролла как цельного феномена, иными словами — после привлечения к рассмотрению мотивов из некоторых математических трудов Доджсона, а также из романа «Сильвия и Бруно», для которого «Охота» первоначально и предназначалась, становится очевидным, что поэма не соответствует тому определению нонсенса, которое дано Майклом Холквистом.
По существу, «система порядка», в рамках которой совершаются действия героев поэмы, согласуется с таковой, которую зоркий и ироничный взгляд Кэрролла подметил в реальной жизни. Эта «система порядка» более явно описана в романе «Сильвия и Бруно» и жестоко высмеяна в математической комедии «Евклид и его современные соперники».
Это значит, что как таковой «игры с порядком» не происходит: можно сказать, поэма лишена какого-то особенного, отличного от реального, мира, в котором действовали бы свои законы.
'Охота на Снарка' Льюис КэрроллПоделиться:
Leave a Reply